Когда они начали снова общаться с Люцианом, когда она узнала его историю... Она кажется возненавидела Валентина и это чувство подавило в ней всю любовь, всю нежность, которую она питала к нему. Ей словно стало легче в какой-то момент. Хотя, может быть, это было благодаря тому чудесному средству, которое давал ей муж?
Они начала готовить восстание и Джослин осознала, что не только Люциан, как представитель нежите может быть адекватным и здравым, но и другие... Она видела магов и вампиров, в ее голове все сильнее укоренялась мысль, что они тоже наполовину демоны, но адекватны, они мыслят здраво, даже могут любить, как она поняла и тогда Джослин осознала, что ошибалась относительно Джонатана. Она стала уделять ребенку больше времени, делать все возможное, чтобы он не чувствовал себя иным среди нефилимов. Ведь в нем не только дьявольская кровь, но и ангельская есть тоже.
Когда началось восстание, Джослигн поразилась тому, сколько людей сразу же предали Круг. Кто-то бежал, кто-то переметнулся на их сторону, Валентин остался в меньшинстве, лишь с несколькими союзниками, которые, наверное, были больше из страха, чем из идей. Когда Валентина схватили она явственно поняла, что предала мужа и мысль эта стала невыносимой.

Джослин была победителем, но она не ощущал подобного. Она знала приговор Конклава, знала, что ждет Валентина... Хотела ли она смерти ему теперь, когда это стало так возможно? Нет. Она вернулась домой, чувствуя себя абсолютно выжатой. Родители поздравляли ее, друзья и знакомые восхищались, а она чувствовала себя предательницей. Хотя, почему? Ведь Валентин первый начал это безумие, не она, а он ставил над ней опыты, заставляя мучиться в кошмара. Не она превратила единственного друга в оборотня.
Джонатан радостно кинулся к ней, стоило ей войти в дом. Она тепло обняла сына и поцеловала его.
- А где папа? - спросил мальчик, серьезно глядя на мать, будто все понимая. Джослин попыталась выдавить улыбку:
- Он занят, его сегодня не будет, Джонатан, - произнесла она. Мальчик кивнул и побежал в гостиную, показывать матери, что они сделали сегодня с бабушкой и дедушкой. Джослин пыталась сосредоточиться на ребенке, но все мысли были лишь о Валентине.
Она сделала это ради второго своего ребенка, о котором муж не знал. Но что теперь?... Джослин должна была увидеть его, поговорить и... Она не знала.
Женщина снова поцеловала сына, попросила мать не распаковывать его вещи и отправилась обратно в Гард.

Кажется, Джослин могла пройти теперь куда угодно. У нее складывалось ощущение, что ее воспринимают каким-то духом, сверхчеловеком, который смог подчинить себе нежить. Если бы она могла знать... Что тогда? Поступила бы она иначе? Осталась бы с Валентином и не стала устраивать заговор? Нет, она сделала бы это снова, лишь бы не осталось его шансов на победу. Она не могла допустить, чтобы ее второй ребенок тоже стал жертвой экспериментов.
Девушка прошла на нижний этаж, но тут ей преградили дорогу стражники:
- Я Джослин Моргенштерн, я хочу увидеть своего мужа, - холодным голосом произнесла она, словно не терпя возражений и препятствий. Она была в полном боевом облачении, до сих пор не переоделась.
Охрана расступилась, пропуская на нужный этаж. Джослин выдохнула, понимая, что у нее трясутся руки, словно у какой-то маленькой девочки.
Она дошла до нужной камеры и замерла, не в силах привлечь его внимание. В какой-то момент она все-таки пересилила себя и позвала:
- Валентин...

Джослин на секунду закрыла глаза, чувствуя отчаяние в этом голосе, словно, ощущая всю боль, что находится внутри него. Она всегда понимала Валентина раньше, думала, что понимала... Понимала и даже разделяла его идеи, поддерживала его, давала советы, но единственное, что она не могла понять и простить - Джонатан. Он мог экспериментировать с собой, с нежитью, с ней в конце концов, но с их ребенком!
- Я все знаю... - зачем она это говорит? Разве это имеет какое-то значение сейчас? Разве нужно было произносить подобное? - Знаю обо мне и о Джонатане... Я случайно нашла твои дневники, - у нее волосы встали дыбом, когда она прочитала ход экспериментов.
Но может быть теперь Валентин поймет, почему она так поступила, почему обернулась против него. Она любила его, она была его женой, но в первую очередь она была матерью, которая хотела защитить своих детей. Сказать ему или нет? Они были так счастливы в прошлый раз, когда узнали о ее беременности?
"Он станет великим охотником", - слова до сих пор стояли в голове. Думал ли уже тогда Валентин о своих экспериментах или нет? Женщина вздохнула и дотронулась рукой до решетки, будто надеясь коснуться своего мужа.

В глазах Джослин вспыхнула ярость. Она еле сдержалась, чтобы не начать обвинять его в том, что он сделал из их сына демона, тех, кого они должны уничтожать. Он ненавидит нечисть, но сейчас их ребенок ничем не лучше. В нем течет эта кровь. Она видела его черные глаза, видела, глаза демона, которым он может стать, неужели Валентин не понимает этого?
Она покачала головой. Это бессмысленно. Зачем она вообще пришла, чтобы что? Услышать его раскаяние? Объяснить причины, по которым она пошла против него? Безумно глупый поступок. И все-таки, наверное, он должен знать.... Хотя, разве его это волнует? Джослин убрала руку от решетки и собравшись с мыслями все-таки вымолвила:
- Я беременна. У меня будет ребенок, - произнесла она, едва слышно, так чтобы мог разобрать только Валентин. И зачем это все? Она хваталась за эту новость, как за спасительную соломинку.... Ведь тогда, с появлением Джонатана, все наладилось на какое-то время... или ей просто так казалось? Девушка махнула головой. Бесполезно. Все это бесполезно и бессмысленно.

Джослин поджала губы, чувствуя, как внутри поднимается волна отчаяния. Рад за тебя - это все, что он может ей сказать?! Девушка сглотнула, осознавая, что еще чуть-чуть и на глазах выступят слезы.
Нет, она не будет плакать при нем. Какая же она глупая! На что надеялась, на что?!
- Я надеялась, что это что-то изменит для тебя... - и зачем она это сказала, все равно ничего не произойдет. Валентин погряз во всех этих демонах, сам превращаясь в одного из них. Джослин отошла на шаг от решетки, собираясь уходить и не в силах это сделать. Она не может так уйти, она не знает, что сказать, чтобы остаться.
- Прощай, Валентин, - она чувствовала, как голос почти срывается, наполняясь слезами. Нет, она не заплачет при нем!
- Я люблю тебя.... - пронеслось в голове одно единственное признание. Боже мой, только скажи и я вытащу тебя отсюда, только скажи, что ничего тебе из этого не нужно, не нефилимы, не Конклав, ни Идрис... -Джослин тряхнула головой, отгоняя накатывающую истерику.
Она снова сделала шаг к решетке, нежно погладив один из прутов. Кто знает, может его когда-нибудь касалась рука Валентина.

От слов о том, что его казнят, Джослин вздрагивает, будто обычная девочка. Подобное казалось чем-то далеким, тем, чего не будет. Его изгонят или отправят куда-нибудь в ссылку, она пойдет за ним - она решила уже, но казнят... Да, Валентин прав, Конклав не будет с ним церемонится.
Джослин неотрывно смотрит на руку, что накрыла ее. В голове созревает безумный план, который абсолютно бессмыслен и абсурден. Рушить восстание, чтобы потом вытаскивать собственного мужа из тюрьмы? Это нелогично. Абсолютно нелогично. Но она ничего не может с собой поделать, потому что сердце сильнее, чем доводы разума и рассудка:
- Беги... - голос сковывает, она не может говорить, не может поверить в то, что произносит, - Уходи, ты же можешь... - Джослин с надеждой смотрит на него. Она не верит, что этот человек так легко сдастся, кто угодно только не он.
Зачем она предлагает ему это, зачем снова толкает в эту пропасть? Джослин перехватывает его руку, не выдерживает и целует. Слабохарактерная девчонка, растворившаяся в собственном муже.

- Нет, - ее глаза яростно сверкнули. Он не может так. Он не может сложить руки и спокойно ждать приговор Конклава, кто угодно, но только не он!
Джослин ловит его грустную улыбку и она не выдерживает. Слова сами прорываются наружу:
- Поклянись Ангелом, что оставишь свои опыты и эксперименты, идею изменить Конклав. Ты видел - они не готовы и не хотят... Они сделали собственный выбор, - зачем она это говорила, разве эти слова имеют для него хоть какую-то значимость? - Поклянись и я пойду за тобой, куда ты скажешь. Я возьму Джонатана и мы будем ждать тебя там, где ты захочешь... - глупости какие. Если Валентин и сбежит, а она чувствовала сейчас, глядя в его глаза, что что-то подобное рождается в его голове, то он никогда не отступит. Она знала мужа и эти слова были абсолютно бессмысленными.
Каждый имеет выбор. Она сделала его, когда пошла против Валентина и Круга, сделала и сейчас, предлагая сделать его Валентину. Если он откажется - она примет это и забудет о нем, попытается забыть...

Джослин никогда его не боялась в таком состояние, зная, что сможет успокоить... Раньше знала до какого-то момента, пока ей не начали сниться кошмары. Она отошла от решетки, не мигающими глазами глядя на него, словно запоминая каждую черточку, молча развернулась и пошла прочь.
Он сделал свой выбор. Боль разрывала ее изнутри, словно тысяча демонов раздирали ее на куски. Она почти выбежала из Гарда, не помня себя добралась до дома и вошла внутрь. Джонатан играл с Алеком, кажется, они снова не поделили игрушки и сын колотил друга по голове, стараясь видно донести до него мысль, что этот солдатик принадлежит ему.
- Джонатан, - она то ли позвала, то ли отругала мальчика. Он резко перестал бить Алека и кинулся обнимать мать. Джослин присела и заключила ребенка в объятиях. Кажется, еще немного и она не сдержит слезы. То ли сын это чувствовал, то ли нет, но он протянул каким-то обеспокоенным голосом:
- Мама... - Джослин только крепче его обняла и поцеловала в щеку. Видно не понимая, что именно вызвало подобную реакцию матери, он словно добавил, на всякий случай, - я не буду...
Джослин отстранила ребенка и снова его поцеловала:
- Я люблю тебя, мой хороший, - произнесла она, погладив его по голове. Джонатан с такой надеждой посмотрел на нее, словно не поверил в свое счастье. И тут Джослин осознала, она никогда не говорила этого раньше... От собственных мыслей ей стало страшно. Она снова поцеловала сына и отпустила его играть с Алеком.

Джослин заметила, что стило отсутствует, когда стала переодеваться, значит, Валентин все-таки решил бежать - это немного согрело ее сердце. Девушка улыбнулась собственным мыслям, надевая платье.
- Ангел, храни его, - подумала она, надеясь, что так и будет. Джослин спустилась обратно вниз, стараясь не пересекаться взглядами с родителями. Мама явно что-то подозревала, как минимум то, что она ходила к мужу. Остальное неважно. Джослин села в кресле рядом с Марисой и стала наблюдать за детьми.
Нет, в одном Валентин мог сказать спасибо Люциану, нежити и демонов она больше не боялась, надеясь, что сможет воспитать сына так, чтобы все хорошее в нем расцветало сильнее, чем плохое. Валентин смог бы помочь это сделать... Но она и одна справится.
Джонатан увлеченно завоевывал армию Алека, при этом просто разнеся руками его солдатиков.
- Джонатан - это нечестно, - покачала она головой, привлекая внимание сына. Тот нахмурился и с сомнением посмотрел на разгромленную армию. Алек был на грани, чтобы не зареветь. Говорить они еще не умели и только ползали, иногда лишь поднимаясь на ноги, но взгляд Джонатана говорил о том "ну я же победил". Джослин покачала головой снова:
-Это не победа, ты проиграл, потому что играл нечестно, - мальчик нахмурился и недовольно посмотрел на Алека. Потом взял солдатика и поставил его обратно на место, оглянувшись на маму. Джослин одобрительно кивнула и улыбнулась.

В комнату ворвался Роберт и с бледным лицом произнес:
-Валентин сбежал, - Мариса вскочила. Алек, который с интересом наблюдал, как Джонатан выставляет его солдатиков обратно, чувствуя нервозность родителей не выдержал и разревелся. Сын непонимающе оглянулся на мать, словно спрашивая, что он сделал не так.
Джослин не обращая внимания подошла к мальчику и взяла его на руки:
- Ты тут ни при чем, - она погладила ребенка по голове.
- Джослин, стража сказала, что ты была последней, кто видел Валентина, - Лайтвуд с беспокойством посмотрел на девушка. Джослин слегка нахмурилась и поцеловала Джонатана в макушку:
- Да, мы расстались не очень хорошо. Я не хочу об этом говорить, - она отвернулась от друзей и направилась к выходу из комнаты. Джонатан чувствовал, что что-то происходит, но не мог ничего понять. Единственное, что он произнес полувопросительно. Его глаза становились темнее, окутывая весь зрачок:
-Папа?.. - Джослин поспешила успокоить сына. Она давно поняла, что глаза у него менялись, когда он волновался, переживал, боялся или злился.
- С ним все хорошо, - ответила она уверенным тоном, наблюдая, как глаза сына становятся прежними. Джослин вышла на задний двор, чтобы как-то уберечь себя и Джонатана от расспросов. Нервозность вряд ли пойдет на пользу ребенку.